«Среди знакомых у меня много матерей-одиночек. Пугающе много. Они бойкие, деловитые, веселые. Они уверяют, что счастливы. Врут. Они очень несчастны. Плачут ночами — тихо, чтобы дети не слышали…»
Одиноких женщин много. Слишком много. Они хороши собой, добры, хозяюшки и умницы… Все есть, вот только с личной жизнью не складывается. Порой это личная трагедия, иногда — выбор. Об одной из сторон женского одиночества пишет Алексей Беляков.
Эта удивительная история случилась со мной в новогоднюю ночь. Скажу больше — на Патриарших. Было часов 10 вечера, я бодро шагал в гости к друзьям — отмечать. Они жили на Пресне, я же решил пройтись по веселой и пьяной Москве. Почти миновал пруд, когда вдруг поднял голову — увидел девушку в окне второго этажа, она открывала форточку. Приветствовал ее радостным жестом. Девушка ответила. Завязался немой диалог. Вдруг она поманила: заходи! «Почему бы и нет?» — решил я. Приключение. Шагнул в подъезд, взбежал по лестнице. Она уже распахнула дверь.
И я оказался в огромной коммуналке. Дело было в середине 90-х, тогда на драгоценных Патриках оставались коммуналки. Но эта была еще и общагой — там жили люди со всей страны. Моя новая подруга Таня приехала из Удмуртии, но кем работала в Москве — не помню. Стоял веселый галдеж, все бегали с бутылками из комнаты в комнату. Таня привела меня в свою, где за столом (доски на табуретах) сидели штук пять девушек, с празднично взбитыми кудрями.
«О! Еще гость!» — обрадовались девчонки, усадили меня на диван, стали кормить-наливать. Вдруг я заметил мальчика лет пяти, он смотрел телевизор. «Мой сын», — сообщила Таня. Дальше я выяснил: Таня — мать-одиночка, папа — далекий удмуртский фантом, сын его и не видел. «Даже не знаю, где он!» — засмеялась Таня. Она была чудо как хороша.
Так мы и встретили Новый год. Целуясь и обнимаясь. Потом я потребовал гитару и уже для всей квартиры на просторной кухне затянул про «ямщик не гони лошадей». Кто-то из девчат прослезился, а Таня сидела рядом и посматривала кругом торжествующе: «Мой-то, мой, а? Прям артист!» Думаю, подруги ей страшно завидовали.
…Мы живем в стране одиноких женщин. Это беда, чума, эпидемия. Половина еще и с детьми, чьи отцы растворились в похмельном тумане. У нас распадается больше 60% браков. Папаши ищут новых приключений, матерям и так их хватает.
Среди знакомых у меня много матерей-одиночек. Пугающе много. Они бойкие, деловитые, веселые. Они уверяют, что счастливы. Врут. Они очень несчастны. Плачут ночами — тихо, чтобы дети не слышали.
В автобусе разглядывают мужиков вокруг. «Вот этот с рюкзаком — вроде ничего… А этот похуже, но глаза добрые… Вот тот симпатичный, но с кольцом… Черт, мне же выходить!» Выходит. Сегодня выходит, завтра выходит. Всегда. Автобус дымит на прощанье.
Что с ними? Почему одиноки? Они же лапушки, хозяюшки, умницы. Они любому дураку рады: суп нальют, постель заправят, ботинки почистят. Пусть неказистый, с животом и дурацким смехом — лишь бы рядом и не запойный. Чтобы целовал, гладил по заднице и приговаривал: «Ох, какая ты у меня!» Вот и счастье. Вот и все, что им надо. Пусть сидит, покуривает, свой футбол смотрит. Остальное они сами.
Вот тут и собака зарыта. Они слишком сами. Эти женщины слишком крутые, мужики у нас слишком нежные. Нарушение природной гармонии. Мужики их боятся. Вроде им полный комфорт, а все ж неуютно. Генная память шепчет: «Эй, балбес, вставай, займись делом! Ты мужик». Но — лениво. А рядом эта зараза, носится — то с пылесосом, то на выставку тянет, то еще какую глупость придумает. Танцы или спортзал. Неугомонная. Ночью ей хочется секса. Он бормочет: «Голова болит…». А она все напрыгивает, бестия. Не, с такой рядом — замучиться. Одному намного спокойнее. Наносить визиты раз в месяц: покушать, подремать, ну и так уж и быть — любовью заняться.
Одинокие женщины никогда не устают. У них топлива больше, чем во всех нефтяных месторождениях страны. Еще бы счастья — простого такого, как в кино, хоть чуточку, на одну ночь. Они много не просят.
У меня мамина фамилия и вырастила меня мама — на зарплату младшего научного сотрудника, печатая на машинке «Эрика» халтуру по ночам, чтобы купить мне коробку любимого зефира в шоколаде. Оставляя каждое утро записку: «Заяц, суп в холодильнике. Не забудь позвонить, когда придешь из школы!»
Мамы уже 20 лет как нет на свете, ее «Заяц» — седой, но до сих пор слышу стук этой машинки. Кстати, мамина «Эрика» у меня, не могу же я выбросить нашу старушку, «кормилицу», с полустертыми буквами на клавишах. Бывали у мамы ухажеры. Помню какого-то толстого интеллигентного дядю Петю. Приходил, посмотрел вокруг, покушал. Исчез. Дядя Петя, где ты, козлина? Тебя плохо обслуживали? Чего испугался?
Потому и крикливые феминистки в нашей стране — как бананы на снегу. Нелепые создания. На кой хрен феминистки там, где любая женщина круче, чем яйца у коня Медного всадника? Если очень хочется феминистской активности — сделайте курсы для мужиков. «Цветы — и зачем их дарить», или «Где самому покупать носки», или «Какие есть темы, кроме Путина». Все толку больше.
Хотя ничего никогда у нас не изменится. Одинокие женщины будут веками смотреть «Москва слезам не верит» и ждать чудо-Гошу. Стареть и плакать ночами. А с утра прибегать на работу: «Привет! Что все такие мрачные?»
Одинокие женщины — вынужденные пассионарии. Атланты с маникюром. Вся страна на них, хотя побаливает к вечеру Уральский хребет. Они мечтали бы стать томными и капризными: «Ой, мне чашечку кофе в постель» — да кто ж им даст?
…А история на Патриарших закончилась так. Часа в два ночи я украдкой сбежал. Наврал, что в туалет, а сам — шмыг в прихожую, куртку набросил — и прочь. Наверно, Таня меня еще искала по квартире, по пьяным комнатам. Своего артиста ненаглядного. Потом все поняла. Усмехнулась, вернулась к сыну и подружкам, подняла бокал: «Ну что, девчонки? С новым счастьем?»
